Сказано — сделано. Для любимой дочери мама по суперблату нашла специалиста аж где-то в другом крупном городе, договорилась о встрече, и семья тронулась в путь. Встреча не задалась. То ли врач был излишне увлечен фрейдистским толкованием всего и вся плюс слишком настойчиво выспрашивал, какие наркотики и какое спиртное предпочитает юное создание (ну, человек всю жизнь занимается наркологией, отсюда и штиль, и деформация), то ли сама консультация, загадочным образом состоявшаяся в двенадцать ночи, была для него на текущие сутки лишней, да только все закончилось слезами со стороны консультируемой и мрачно-неопределенными прогнозами со стороны консультанта. Чтобы не отпускать пациентку уж совсем без рекомендаций, он выписал пару препаратов — снотворное да глицин, который еще никому и никогда не вредил, наказал принимать всенепременнейше и — внимание, третья контролечка — взял расписку, что такая-то и такая-то снимает с доктора всю ответственность за свою дальнейшую судьбу. Вот после этого визита сон и аппетит пропали напрочь. Мало того, что она плохая мать, мало того, что ребенка запустила, так еще и сама психически больной оказалась. Доктор зачем расписку взял? Посмотрит данные, подымет адрес, отправит свою запись по месту жительства — и привет, получите место в уютной палате! Абзац котенку!
Уже не могу в точности припомнить всех слов, которые я изыскал, дабы успокоить: что такие молодые и красивые интереснее мужьям, нежели дурдому, что психбольница не резиновая, и на всех желающих мест не хватит, что очередь расписана на три квартала вперед, и никакие уговоры не помогут, что письмами из чужих городов главврач топит печку долгими холодными вечерами… И кто вам вообще сказал, что вы — психически больная? А подать-ка его сюда, пусть взглянет в глаза мои суровые! Мнительность, милая, — это хорошо. Почему? Она — ваш ангел-хранитель. Она много раз не давала вам наделать глупостей. Просто вы, солнышко, устали; ухаживать за ребенком, да еще и с вашей мнительностью — жутко утомительное занятие. Я бы мог назначить курс лечения, но не буду. Лечить вас от вашего характера даже Богу не под силу, а моя жалкая попытка и вовсе бы потянула на манию величия. Вы, кстати, не заметили, что за все время нашей беседы я так и не спросил, как вас зовут? И не спрошу. Ступайте.
Вчера звонил радостный муж. Несостоявшаяся пациентка четыре ночи спит как совесть депутата, с аппетитом ест и обещает дать в глаз первому, кто назовет ее ребенка рахитичным.
Эта история из копилки еще одного доктора-психиатра, нашего друга. Есть у него на участке больная шизофренией со второй группой инвалидности. Сыну девятнадцать лет, муж давным-давно сбежал. На прием пациентка ходит регулярно, делает пролонги, последние несколько лет все было тихо и гладко. До последнего визита, когда она вдруг заявила, что теперь ей нельзя принимать лекарства.
— Это еще пуркуа?
— Я беременна, доктор.
— Поздравляю. Ну что ж, действительно нельзя.
— И вот еще что. Мне нужна справка о том, что мне можно вынашивать и рожать, а также направление на другое УЗИ.
— Ну, со справкой никаких проблем, а что не так с УЗИ? Тут пациентка извлекла из недр дамской сумочки (вы такие знаете, с четвертым измерением, где все вечно теряется) снимок УЗИ и лист с записью специалиста, где тот писал, что ни в чем не уверен, но все возможно, и беременность предположительно есть, если дама так настаивает. Александр Алексеевич, наш приятель, восхитился — это надо же было так индуцировать доктора!
— Да вы сами убедитесь! Просто надо еще более подробный снимок сделать, на другом аппарате!
— Да-а… Что называется, я не гинеколог, но посмотреть могу…
Пришлось созывать консилиум, на котором доктора по очереди вглядывались в снимок, изображая мощную работу мысли, на глазах меняющую френологический облик — Ломброзо удавился бы от осознания собственной несостоятельности. По уровню латентной экспрессии сцену можно было сравнить с картиной «Депутаты Госдумы осознают величие и гениальность квадрата Малевича». Как и доктору УЗИ, явных признаков беременности никому из присутствующих найти не удалось. Наконец, Александр Алексеевич выразил общее осторожно-сдержанное мнение:
— Вы бы того… поосторожнее с частыми УЗИ. К чему будущего ребенка (и специалистов узкого профиля заодно) лишний раз тревожить.
— Да что с ребеночком сделается! Его кукушка охраняет.
— Кто?!
— Кукушка. Вот, разве не видно?
Она взяла в руки снимок.
— Вот это, — тычок пальцем в черный прогал, — ребенок. Это, — палец смещается в сторону, — кукушкино гнездо. Видите четыре яйца? Вот она на них сидит и заодно моего ребенка охраняет.
Доктора в полной тишине переглянулись. Положение обязывало сохранять спокойствие истуканов с острова Пасхи, но в голове упорно крутилась картина, достойная пера Ильи Глазунова: устало-беззлобно матерящийся ангел-хранитель, обсуждающий с кукушкой план вынашивания и родов и на всякий пожарный грозящий ей перстом — дескать, не смей подменить потом дитё своими четырьмя кукушатами, а то я твою натуру знаю! Чертики в глазах давно сменили «летку-еньку» на отрешенно-исступленное «яблочко», и для контролечки не хватало только пара из ушей.
— А сама кукушка где?
— Как где? Полетела за червячками. Скоро вернется.
Проводив даму, врачебный коллектив переглянулся и сполз на пол от смеха. Воображение упорно рисовало образ кукушки, деловито снующей туда-сюда с червячками в клюве.